<…>
Мой
друг Наум Гребнев превосходно перевел «Журавлей» на русский язык. Он был не
просто переводчиком, а почти соавтором. Оно оказалось ему ближе всех других
стихов, ибо он сам – израненный воин, потерявший на войне своих близких и
друзей. Оно стало для него собственной болью. Он говорил: «Этот стих обо мне и
моих друзьях». Теперь я горюю и о нем – и он нашел место в журавлиной стае.
<…>
Зов
белых журавлей [Текст]: Публицистическая статья// Гамзатов, Р.
Собрание сочинений в восьми томах. Том 7/ Расул Гамзатович Гамзатов [1923 – 2003]; составители Гаджикурбан Магомедрасулович Расулов и Мурад Магомедович
Ахмедов.- Москва: Советский писатель, 2003.- С. 366 – 379.
В
послевоенные годы Наум Исаевич Гребнев учился с Расулом Гамзатовым в
Литературном институте, где и начались их дружба и творческое сотрудничество. Сначала
Н. Гребнев перевел стихотворение Р. Гамзатова «Ахилчи»: перевод оказался
крайне удачным, за ним последовали другие. Самым знаменитым переводом,
безусловно, стали «Журавли».
В этот
перевод Наум Гребнев вложил свой богатый фронтовой опыт. Великая Отечественная
война застала поэта под Брестом, где он служил в то время. Под натиском
преобладающих сил противника его часть отступала, попала в знаменитое
Харьковское (Изюм-Барвенковское) окружение, где немцы захватили 130 тысяч
красноармейцев. Но Н. Гребневу, одному из немногих, удалось избежать
пленения. После этого он участвовал в форсировании Северского Донца, воевал под
Сталинградом, был трижды ранен и после последнего ранения 12 января
1944 года отправлен на излечение в тыл. Свои воспоминания о войне Наум
Гребнев озаглавил «Война была самым серьезным событием моей биографии».
Впервые
перевод стихотворения «Журавли» был опубликован в четвертом номере журнала
«Новый мир» за 1968 год:
Мне
кажется порою, что джигиты,
С кровавых не пришедшие полей,
В могилах братских не были зарыты,
А превратились в белых журавлей.
С кровавых не пришедшие полей,
В могилах братских не были зарыты,
А превратились в белых журавлей.
Они до
сей поры с времен тех дальних
Летят и подают нам голоса.
Не потому ль так часто и печально
Мы замолкаем, глядя в небеса?
Летят и подают нам голоса.
Не потому ль так часто и печально
Мы замолкаем, глядя в небеса?
Сейчас
я вижу: над землей чужою
В тумане предвечернем журавли
Летят своим определенным строем,
Как по земле людьми они брели.
В тумане предвечернем журавли
Летят своим определенным строем,
Как по земле людьми они брели.
Они
летят, свершают путь свой длинный
И выкликают чьи-то имена.
Не потому ли с кличем журавлиным
От века речь аварская сходна?
И выкликают чьи-то имена.
Не потому ли с кличем журавлиным
От века речь аварская сходна?
Летит,
летит по небу клин усталый –
Мои друзья былые и родня.
И в их строю есть промежуток малый –
Быть может, это место для меня!
Мои друзья былые и родня.
И в их строю есть промежуток малый –
Быть может, это место для меня!
Настанет
день, и с журавлиной стаей
Я улечу за тридевять земель,
На языке аварском окликая
Друзей, что были дороги досель.
Я улечу за тридевять земель,
На языке аварском окликая
Друзей, что были дороги досель.